Вацлав Михальский: Мы обязательно придем к согласию
21.05.2015
«Я – писатель странный. Не писал двадцать лет!» – сообщил в самом начале беседы Вацлав Михальский, главный редактор издательства «Согласие», автор романов «Тайные милости», «17 левых сапог», повестей «Катенька», «Баллада о старом оружии». Поводом для встречи стал новый роман Вацлава Михальского «Весна в Карфагене», публикуемый в журнале «Октябрь». Чтение увлекательное, захватывающее: исторические реалии переплетаются с любовными историями и детективными сюжетами. Настоящий реалистический роман-эпопея, действие которого охватывает почти столетие – с 1919 года до наших дней.
– Сейчас много говорят о том, что роман умер как жанр. Причем не только в России, но и на Западе. Не страшно ли было браться именно за традиционный русский роман?
– Было немножко боязно после 20-летнего перерыва. Но я знал: кто ездил когда-то на велосипеде, тот сядет и поедет вновь, несмотря на прошедшие годы. Повиляет первые двести метров, а потом все-таки поедет...
Думаю, роман как литературный жанр вечен. Еще великий Шолохов говорил, что, мол, как у крестьянина не может возникнуть вопрос, сеять весной или не сеять, так и у писателя – писать роман или не писать. Ну, конечно, сеять, конечно, писать! Сейчас наши писания имеют особенный смысл. Раньше писатели своим трудом зарабатывали деньги, притом неплохие. Сейчас это заработком не является, потому что те деньги, которые могут платить автору издательства и журналы, едва окупают бумагу и чернила. Поэтому сейчас пишут или те, кто не писать не может, или те, кто может себе это позволить. Ну я, слава богу, могу себе это позволить.
– Первая часть романа переносит читателя в 20-е годы прошлого столетия... Но почему именно Африка, Тунис? И действительно ли у главной вашей героини был прообраз?
– Я много ездил по Африке, а непосредственно в Тунис попал в 1987 году. И вот в Тунисе однажды я встретил графиню Марию Александровну. Ее комната занимала весь цокольный этаж. Жила она очень скромно: кровать, стол, иконка Казанской Божией Матери, несколько картин, парусник. История ее жизни и стала сюжетом романа.
Сначала хотел написать повесть, потом бросил. А спустя десять лет принялся за роман. Почему? Знаете, я много ездил, и, где бы ни был, мне постоянно напоминали, сколько, мол, полезного Запад дал России... То есть какие мы, русские, дикие, неумытые, с печки упали и так далее. И мне надоело устно доказывать, что русские всегда были донорами для Западной Европы и Америки... Откуда появились отец вертолетостроения Сикорский, отец телевидения Зворыкин? Откуда Вацлав Нижинский? Откуда целая плеяда великих философов ХХ века? В известной степени то же можно сказать о прототипе моей героини.
Графиня Мария Александровна Мерзловская в эмиграции не потерялась, человеком она была очень деятельным. Во Вторую мировую войну стала своеобразной Матой Хари... Война окончилась, может быть, на пять-шесть часов или дней раньше благодаря ей. Но после войны Мария Александровна осталась в безвестности. Ни советским, ни союзникам она оказалась абсолютно не нужна.
– Об эмиграции первой волны написано немало. Но вы открываете новые ее страницы. Военно-морская база в Бизерте, русские моряки, которые даже в эмиграции не потеряли достоинства, благородства...
– Врангелевский флот – тоже яркая страница. А Севастопольский кадетский корпус, который воспитал четыре выпуска лучших офицеров земного шара! Эти офицеры потом служили и в Америке, и в Англии. Не забывайте, что современный город Тунис располагается на земле легендарного Карфагена. Можно сказать, в Карфагене русский Севастопольский морской корпус готовил своих воспитанников, которые потом плавали на лучших военных кораблях земного шара.
В чем еще новизна романа? Я рассказал о подлинном отношении к России стран Антанты. Ведь как сейчас воруют, так и тогда воровали. На самом деле никаких огромных денег, о которых все время твердили, до Белой армии не доходило.
– Герои вашего романа – сильные люди. Причем эти герои – женщины...
– Россия всегда держалась на женщинах: эпоха Советской власти, Великая Отечественная война. Мои героини – две сестры. Одна очутилась в Тунисе, другая осталась в России. И обе состоялись как личности. Не знаю, есть ли в этом новизна... Это образ русской женщины. Она такая...
– Эпиграф к первой части романа: «Одинокому везде пустыня». Это слова Чехова?
– Да, надпись была выгравирована на перстне Чехова. Это не выдумка. Причем перстень был сделан из серебряного рубля.
– Мне кажется, одним из героев вашего романа является русская литература. И образ Чехова проходит через все повествование...
– В семье моей героини Машеньки был культ Чехова. Как говорила ее мама, в России есть люди Пушкина и Чехова, а есть люди Достоевского. Так вот, мои героини – люди Чехова.
– На страницах вашего романа присутствует мусульманский мир. Чувствуется, что вы знаете его, как говорят, изнутри... Откуда такое знание?
– Молодые мои годы прошли в Махачкале. По отцу я поляк, а по маме донской казак. Вся родня – из Новочеркасска. Через семью мою прошло все: революция, Гражданская война, раскулачивание, аресты и расстрелы, плен немецкий. В колхозе я окончил школу, работал на заводе, служил в армии, где, кстати, мы тогда про дедовщину и не слыхали. В гимнастерке и сапогах я приехал в Москву поступать в Литературный институт. А в 64-м у меня тяжело заболела мама, и я опять оказался в Махачкале. Там я прожил десять лет до ее смерти.
Обошел пешком и объехал на лошади весь Дагестан, всю Чечню, всю Кабардино-Балкарию. Обстановка тогда в этих местах была замечательная. Никто никогда меня пальцем не тронул. Ходил с заплечным мешком и палкой. В том же Ведено бывал: гостеприимнейшие люди, всегда предлагали и кров, и хлеб. Во дворе, где я жил, насчитывалось тридцать шесть народностей. Причем двор был маленький, не больше ста квадратных метров. А жили мы в мазанках. Они были прилеплены одна к другой, как ласточкины гнезда. Не было тогда межнациональных конфликтов.
Вот почему в моем новом романе много места занимают арабы, мусульмане. Мне легко о них писать, потому что это мой мир.
– Почему же сегодня так обострилась ситуация? Это конфликт мировоззрений, религий?
– Да ничего подобного. При чем здесь религии?! Разве в Коране написано, что надо убивать, взрывать неверных? Ничего подобного. Вся эта гадость, которую мы сейчас наблюдаем, зарождается наверху, там, где делят сферы влияния, портфели и деньги. Настоящие люди этим не занимаются. Потому что настоящему народу, который, по словам Льва Николаевича Толстого, занят делом поддержания жизни, не до розни, не до вражды. Это противостояние само остановится. В жизни есть великое самообразующее начало.
– Мне показалось, что ваш Карфаген – это образ сегодняшней России. Но Карфаген был разрушен. А у вас – «Весна в Карфагене»... Весна – время надежд, возрождения. Не означает ли это, что и Россию ждет хорошее будущее?
– Так сложилось, что Россия – единственное место, где может быть подлинная весна. Запад и Америка просто заигрались в глобализацию. А геополитическая ситуация складывается идеально именно для нас. Сейчас в России может наступить такой редкостный момент, когда интересы властей предержащих и интересы народа совпадут. По-моему, это время приближается. Все богатые накушались, наездились, насмотрелись и поняли, что там, на Западе, они никто. Достойную жизнь нужно и можно организовывать только здесь, в России. А единственный способ организации жизни – это организация по принципу дорожно-транспортного движения. Три светофора: красный, желтый, зеленый, и наезжать друг на друга нельзя.
– Вы оптимист. Живете в согласии с людьми и миром. Должно быть, и название своему издательству придумали сами?
– Издательству уже одиннадцать лет. А название действительно придумал сам. Хотел, чтобы в «Согласие» вошли три ветви русской литературы: русская литература советская, русская литература зарубежная и русская литература постсоветская. Мы издаем собрания сочинений действительно великолепных авторов.
– А в целях коммерции? Детективы, любовные романы?..
– Нет. Думаю, что это путь в бездну. На выходе у нас несколько великих книг. Одна из них – «Палея толковая». Однажды я позвонил Вадиму Кожинову и спросил: «Есть какая-то великая русская книга, которая еще не издана?» Он ответил: «Да, есть. «Палея толковая». Потом с этим же вопросом я обратился к Дмитрию Сергеевичу Лихачеву. Он также сказал: «Это «Палея толковая». Действительно, это памятник XII – XIII веков, который никогда не печатался в России, первое толкование славянами Библии. Некоторые исследователи считают его Пракнигой, созданной раньше Талмуда. Это будет огромный том в пятьсот страниц. Когда-то «Палею» пробовал печатать книгоиздатель Тихомиров. Он напечатал 100 экземпляров самого подлинника, но что-то случилось: то ли сломалось, то ли сгорело. Осталось два или три экземпляра. Мы печатаем коломенский список 1406 года, самый полный.
Еще в «Согласии» выходит книга «Великая русская коллекция». Дело в том, что Россия обладает самой большой коллекцией смычковых инструментов работы итальянских мастеров Амати, Страдивари. Эти две книги – раритеты. А для широкого читателя печатаем книгу «Святослав Рихтер». Ее автор – художник Дмитрий Терехов. Поразительная книжка. Она полностью меняет сложившийся образ Рихтера. К примеру, маэстро был человеком очень вспыльчивым, даже драчуном. На каждое «эй ты, в шляпе» мог дать по физиономии. А потом отмачивал свои руки в холодной воде, чтобы не отекали пальцы...
– Вы полагаете, читатель не отвернулся от настоящей, хорошей литературы?
– Читатель как был, так и остался. Просто интеллигенцию как после 1917 года, так и сейчас загнали в болото и оставили в ничтожестве. Всякая революция – вещь деструктивная. Открылись шлюзы, которые всегда открываются в смутные времена. К тому же законодатели сегодняшних литературных мод впустили в литературу грязь, мат и прочее. Но все это пена. Существует мнение: чтобы нация сохранилась, достаточно пяти процентов здорового населения. Все это в России есть. Поэтому настоящая литература будет появляться, литература без чернухи, без скотоложества и всякого другого «ложества». Уверен: русская культура вернется на круги своя...
Татьяна ЗЕМСКОВА. Газета «Гудок», 11.07.2002